Автор: Серебряная.
Бета: -
Пейринг: Наруто/Саске/Наруто, Хината, Сакура, Ино.
Рейтинг: R.
Жанр: Ангст, романс.
Размер: Миди.
Саммари (описание): "Мы говорим о патологии, мистер Узумаки. О крайней степени привязанности, вы называете это любовью. Это болезнь".
И в этом мире это действительно так.
Состояние: Закончен.
Дисклеймер: Персонажи из канона – Кишимото. А остальное все мое.
Предупреждение: Cлеш, гет, АУ.
Размещение: Меня спросите.
От автора:
Самое главное - это подарок Инди на день рождения ^^ Еще раз с праздником).
А еще - я не претендую на научность или что-то такое. Это фантазия с альтернативными болезнями и анатомией отчасти.
К концовке: что ж... в любом случае, от души). Эх-эх.
9. Время приема - ...Наруто медленно открыл глаза. Моргнул, привыкая к свету, пошевелил пальцами, привыкая к ощущению себя. Повернул голову вправо только для того, чтобы увидеть ровную бежевую стену больничной палаты. Родители заплатили за отдельную.
Сознание все еще туманилось, в мыслях творился какой-то совершенно непередаваемый бред. Не связанные друг с другом нити, отголоски увиденного и услышанного совмещались в такую звенящую какофонию, что хотелось закрыть уши руками и создать тишину. Узумаки потянулся к голове - пальцы скользнули по свежим бинтам, побуждая замереть и задержать дыхание.
А затем тут же осознать и вспомнить, что произошло и что должно было произойти. Вернее - не должно.
Наруто часто задышал, волнение не давало толком прислушаться к себе. Не позволяло понять, что сейчас царит в душе. Правую ладонь на грудь - Узумаки чувствует, как под ребрами бьется сердце. Сначала - чуть учащенно, потом - все более успокаиваясь. Оно приходит в норму, и это открывает возможностью прочувствовать.
Понять.
Услышать.
Ничего.
В груди пусто как в оставленной на пороге коробке. Быть может, кто еще захочет перевезти в ней куда-нибудь свои нехитрые пожитки. Но своего там уже нет. А за спиной, будто в насмешку, - восхитительный и прекрасный лес, к которому уже никогда не повернуться. Не посмотреть даже.
Наруто сильнее прижимает ладонь к груди и какое-то время лежит неподвижно. Он вспоминает Саске. Как в первый раз увидел его, первое прикосновение, первое "ты". Шаги, медленные, но направленные. Разговоры, молчание, обещание, уверения. Его взгляд и его мокрые пряди, с которых стекает вода. Его белый халат и серый свитер.
Ворох всего этого падает на душу, но она будто в заморозке. Ты знаешь, что должен чувствовать что-то, но не можешь. Будто теперь есть невидимая прослойка, которая не позволяет образам прикоснуться к душе.
Узумаки закрывает глаза и с усилием вспоминает все раз за разом. Настойчиво и упрямо.
Не помогает.
За окном солнце уже готовится отходить на покой. Долгий сон сушит горло, шагов в коридоре не слышно - и Наруто кажется, что он совершенно один. Лежит с перевязанной головой, с опустевшей душой.
И отчаянно бьет себя кулаком в грудь, будто пытаясь разбудить уснувшее там чувство.
***
Саске пришел через полтора часа. Молча подошел к кровати, подвинул стул, сел на него. И открыл широкую синюю папку.
Наруто не смог заставить себя улыбнуться. Он просто смотрел на Учиху, не произнося ни слова.
- Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится? Не болит?
- Нет, я... слабость только... немного.
Пауза. Долгая и звенящая.
- Что ж... операция прошла успешно. Рекомендации хирурга - остаться в клинике на пять дней, после чего возможна выписка, однако дома также рекомендован постельный режим.
Узумаки никак не комментирует эти врачебные заметки. Он медленно поднимает руку и протягивает Саске открытую ладонь. В сознании - странная отрешенность. И Наруто внезапно не хочет ничего проверять, не хочет узнавать. Но руку не убирает, и Учиха вкладывает свою ладонь в предложенную ему.
Проходит секунда, другая, третья. Они такие тягучие и губительные, как лавовые капли, падающие в ледяные заросли. Узумаки прикрывает глаза и вдавливает голову в подушку.
Он чувствует себя потерянным, он почти не ощущает чужую руку в своей, будто касается не живого человека, а сжимает в пальцах треугольный край зимнего одеяла. Не хочется открывать глаза, не хочется говорить.
Учиха произносит за него.
- Ничего, верно?
Наруто стискивает зубы.
- Вот сейчас я чувствую себя больным. Я болен сейчас, не раньше. Я...
Слов не хватает. Слова так скупы, хочется изливать их не речью, а музыкой, но это невозможно. Наруто чувствует себя разбитым. Он отчаянно цепляется за чужую руку, пытаясь собрать себя обратно. Но кусочки безлики и безжизненны, они не хотят двигаться.
Саске смотрит Наруто в лицо, и ему тоже не хочется ничего говорить. Ничего объяснять. Это триумф медицины, это ожидаемо. Но то чертово обещание до сих пор царапает душу.
Кажется, это называется надеждой.
- Ты привыкнешь к этому. Я уже говорил - все привыкают.
Узумаки отчаянно зажмуривается. Отчего-то становится тяжелее дышать.
- Я не хочу привыкать, я не желаю привыкать. Я не это обещал.
Наруто резко распахивает глаза и опаляет их яркостью чужое неверие.
- Не думай, что я сдался, я не сдался!
- Прекрати.
Учиха сдавливает чужую ладонь до боли, во взгляде концентрируется злость.
- Просто прекрати это. Нужно уметь принимать последствия. Ты о них знал. Знал ведь?
- Я обещал другое, я не собираюсь нарушать обещание!
- Не всегда получается так, как хочется. Ты не ребенок, должен понимать.
Душу обволакивает тоска, не зная, чье место она занимает. Не зная, что было здесь до этого, что должно быть сейчас.
- Может, это из-за наркоза?
- Ты от него давно отошел, еще во сне.
- У меня в голове все спуталось, этого не может быть. Просто нужно время, правда? Правда, Саске?
Учиха отводит взгляд. Он слышал это не раз - Узумаки, конечно же, не первый, кто надеялся сохранить любовь после операции. Они все ошарашено прижимали ладони в груди - а в глазах вопрос: "Где?"
Куда все это делось? Оно почти ощущается, как удаленный зуб. Но нащупать нельзя, заживет со временем. И в голове и на душе.
Наруто ослабляет хватку, и Учиха медленно высвобождает свою ладонь.
- Саске. Саске, - повтор имени как попытка выжечь искру в сердце. Но оно больше не сжимается колко-сладко. Узумаки смотрит на доктора, который сидит рядом с его кроватью в послеоперационной больничной палате - и видит очень красивого человека, глупо было бы это отрицать. У него правильные черты лица, выразительные глаза, черные волосы - удивительно насыщенный цвет. У него длинные пальцы, четко очерченные скулы, у него неровная челка и прямая спина. Желание? Пожалуй, это все можно желать. Любовь? Это все так хотелось любить и дальше.
Глазами в глаза - и проникать в душу. Касаться и слушать. Слушать, говорить и понимать.
Принимать как родного, а не постороннего. Как равноценного тебе, как неотделимого. Наруто все это помнит, но так горько в горле от невозможности радостно поймать его пальцы в свои - и с улыбкой прокричать, что чувствуешь, чувствуешь, чувствуешь.
- Я обещаю тебе...
- Прекрати!
Яркая вспышка громкого слова, Наруто прикусывает губу от неожиданности. Мелькнувший блестящий взгляд - и Саске поднимается с места.
- Просто замолчи, наконец. Я не хочу это слушать.
Повисает пауза. Молчание едкое как кислота.
- Я рад, что операция прошла успешно, скоро ты сможешь жить нормально. Заберешь у родителей свою собаку. Они перестанут тратить деньги на ненужные тебе приемы в клинике.
- Они были мне очень нужны. Каждый из них.
Учиха не смотрит, стоит вполоборота, сжимая в руке синюю папку.
- Отдыхайте.
Ровно пять шагов до двери, щелчок при открытии, стук при закрытии. Разграничение, будничное и необходимое.
Наруто какое-то время лежит неподвижно. Затем сжимает пальцы в кулаки и медленно ослабляет это напряжение. А потом закрывает лицо руками и снова прислушивается.
Ты ведь не могла просто испариться. Разве ты вода? Не могла сгореть. Разве ты дрова?
Не могла умереть. Ты ведь бестелесна.
***
Месяц прокапал бесчисленными дождями. А потом все замерзло. Наруто однажды утром выглянул в окно - а там белый мир, будто чистый, будто новый.
Все прошло по рекомендациям хирурга, его слово почти как закон. Из клиники выписали через пять дней после операции, Саске даже не пришел попрощаться - заранее поставил свою подпись на бланке, как открестился.
Узумаки знал, что ему нужно наведываться ко врачу хотя бы раз в неделю, наблюдаться. Пленка теперь должна рассосаться сама, разве что некоторые лекарства все же стоит принимать, конечно же. Но это нужно контролировать. Так сказала крайне строгого вида медсестра, которая битых полчаса разъясняла, как следует себя вести первое время, что лучше есть, от чего лучше воздерживаться, как ходить, сколько спать.
Наруто помнил, как пришел домой. Как родители поздравляли. Как собака бросилась облизывать с самого порога. Узумаки гладил ее, почти не ощущая мягкости светлой шерсти.
Все было так странно.
Когда звонили из клиники с предложением записаться на прием, Наруто не мог выдавить из себя ни слова. Не мог согласиться, не мог отказаться. Не мог попросить другого врача. Поэтому в ход шли отговорки. "Я за городом", "у бабушки день рождения", "что-то я сегодня не то съел, лучше дома побуду". Звонящие почему-то не настаивали. Быть может, теперь для них это всего лишь формальность, ведь вылечив пациента - они его теряли.
После таких разговоров Узумаки еще какое-то время сидел с трубкой в руках и пытался понять, что чувствует. Определения подобрать невозможно, внутри будто был кокон, скомканный, неприглядный. Он наматывал на свое шершавое тело теплые воспоминания и что-то хранил в себе. А иногда впрыскивал в кровь горечь - и тогда Наруто приходилось класть в чашку на один кусочек сахара больше.
Все это так странно.
"Ты привыкнешь, все привыкают". Узумаки стискивал зубы и мотал головой в знак протеста. Нет, нет, оно еще очнется, оно еще вернется, и вот тогда - бегом, впереди автобуса, бегом к дверям клиники.
И вот тогда...
По белым дорогам, вытаптывая в снегу первые зимние дорожки, спешат домой закутанные каждый в свою куртку или плащ люди. Наруто разглядывает их, краем уха улавливая, как в оконных щелях завывает ветер - сегодня он разгулялся ни на шутку. Узумаки стоит у окна, молча смотрит на маленькие движущиеся тени и слушает старые песни об уснувшем чувстве.
Все так серо, все так бессмысленно. Одна фигурка внезапно замирает - темная куртка, темные брюки. Она застыла посреди дороги, быть может, этот человек просто достал из кармана мобильник и читает только что пришедшую ему смс. Но у Наруто отчего-то по спине пробегает холодок - и острой иглой пронзает сознание. Одиночное колкое мгновение - и снова все успокаивается.
Темная куртка, темные брюки. Но не тот человек, это точно. Прическа совсем другая.
Как странно.
Наруто ложится на диван и закрывает глаза. Этот туман должен пройти, просто обязан. Этот туман не может быть жизнью.
***
Дверь кабинета номер 12 открыта. Во всем мире - ни звука, перед глазами - темный тянущий в себя прямоугольник. Взгляд рефлекторно ищет табличку с именем - ее нет. Ноги автоматически несут вперед - за порог.
Наруто стоит в знакомом кабинете и не знает, зачем он здесь. Поворачивает голову вправо - и замечает, что за столом кто-то сидит. Саске, это должен быть Саске, верно? Ведь это его кабинет.
Ничего не видно. Узумаки тянется рукой вперед, вот-вот - и нащупаешь хоть что-то. Но над столом воздух особенно холодный и пустой. Никого нет, нет там никого - только повернутый к ровной стене стул с высокой прямой спинкой.
И вот тогда становится страшно. Паника сдавливает сердце и сжимает небрежный кокон будто стальной рукой. Он пищит под пальцами - и внезапно теплеет.
- Саске!
Крик внутрь себя, он не способен вырваться наружу. За рабочим столом - пусто. У окна - пусто.
Так не должно быть. Зови, зови, не словами - сердцем. Душой. Или чем-то, что имени не имеет.
И тогда отзвуком былого стука каблуков - простые шаги ровной подошвой по полу. Учиха стоит в проеме двери - и смотрит совсем неудивленно. И Наруто внезапно чувствует то, что успел позабыть - радость, такую особую, такую знакомую.
Саске подходит ближе и замирает перед Узумаки. С его волос на пол капает вода, расплываясь по паркету. И превращаясь в снег. Учиха кладет руку на чужую грудь и смотрит в сторону, будто отсчитывает секунды. Будто проверяет одному ему известные показатели. А затем резко сжимает в пальцах невесть откуда взявшуюся там ручку - и единым росчерком оставляет на груди Наруто свою угловатую подпись.
Узумаки дергается, прижимает ладонь к тонким следам от чернил на коже, а затем ошарашено отводит руку в сторону - и видит, как на пальцах остается вполне реальная, ощутимая, осязаемая нить.
Какого она цвета? Наруто снова не знает, но у него отчего-то трясутся руки. Трясутся вместе со всем кабинетом, выбрасывая в реальность.
На диван, возле которого лежит верный пес. Через открытую форточку - ледяной воздух прямо в шею, точно продует. На горизонте - едва различимая алая полоса, скоро рассвет.
Наруто ошалело поднимается на ноги, босыми пятками стуча по полу, и останавливается посередине комнаты.
Замирает, смотря в стену. И чувствует. Чувствует, что больно. Снова, но не так, как раньше. Это нечто не физическое. Это нечто такое, что сжимается помимо сердца. Это нечто такое, что продрало кокон изнутри - и вот оно, заполняет пустоту.
Наруто сжимает пальцами ткань футболки на груди и улыбается. Так радостно и так свободно. Будто с каждой секундой распрямляются плечи.
Переждал, переболел - и вот оно, снова натянулось как самая тонкая, но самая крепкая нить.
Наруто хочется бежать, хочется нестись через весь город туда, куда сам не знает. Он не может удержаться, не может молчать. Его распирает изнутри, все перемешанное осталось таковым, но ушла горечь, ушел страх. Он виноват - теперь Узумаки знает это совершенно точно.
И он распахивает окно и кричит в морозную молодую зиму, не думая о том, что вокруг спят люди:
- Эй, мир! Эй, мииииииир!
Возле дивана просыпается собака и сонно тяфкает, то ли в знак согласия, то ли с укором. А Наруто смеется, негромко, по-домашнему.
Улыбается, наконец, и, наконец, может без той уже прожитой гниющей тоски вспомнить о том, как за день до операции протянул руку и коснулся чужой щеки.
***
На улице было снежно и промозгло. Наруто уже в сотый раз делал свой обход вокруг клиники, переминаясь с одной замерзшей ноги на другую, потирая задубевшие руки и шмыгая носом. Не хватало еще заболеть, это да. Заболеть теперь уже обычной и будничной болезнью.
Сначала Узумаки попытался записаться на прием, но у Саске все было забито. Предложили - завтра, Наруто мотнул головой, прекрасно понимая, что до завтра он просто не выдержит.
Узумаки ждал, ему хотелось торопить время, от каждого скрипа шагов по свежему снегу - он вздрагивал и судорожно озирался. Наруто не мог устоять на месте, но когда, наконец, действительно увидел Учиху - отчего-то застыл.
Саске совсем не смотрел по сторонам. Он замер ненадолго возле поворота на основную дорогу, проверил что-то в телефоне, небрежно положил его в карман - и отрывисто накинул на голову глубокий капюшон с мехом.
Наруто было сложно дышать, он заставил себя сделать шаг - с усилием, с замедлением. А после - после уже не остановиться.
Даже окликать не нужно было, Узумаки просто обогнал Учиху и загородил тому дальнейший путь. В темных глазах мелькнуло удивление, затем растерянность, а потом все это проскользнувшее секундное заменилось на что-то странно-тяжелое.
- Привет, ну ты прям специалист нарасхват - к тебе не попадешь. А я как раз иду мимо, думаю - вот она, знакомая клиника, думаю - вроде конец твоего рабочего дня, а тут и ты - удачно так все.
Наруто тараторит, постепенно умолкая под красноречивым взглядом Саске. Смотрит так - будто все знает. Узумаки вздыхает и опускает руки.
- Вру я, конечно. Я тебя ждал.
- Зачем?
Саске резок и краток. Он стоит, засунув руки в карманы, в любой момент готовый сорваться прочь.
- Мне нужно тебе кое-что сказать.
- Говори.
Эта холодность режет душу, но Наруто это не отталкивает. Слова - чушь, Узумаки смотрит в чужие глаза - и видит там странное ожидание.
- Ну... я... я знаешь, не приходил столько времени почему? Потому что не мог заявиться к тебе в таком... состоянии. Я целый месяц был пуст до безобразия, до ужаса, это правда было ужасно, куда хуже всех этих болей в сердце. Куда хуже слабости и всего этого. Вот думаю, приду - и что скажу. И сказать-то нечего, а тут... я... снова... я оживаю.
Саске слушает, поджимая губы. Взгляд уставший, на щеке странный след, то ли от ушиба, то ли от пореза заживающего. Наруто хмурится, смотря на него - тянет руку, но Учиха отстраняется.
- Правда, Саске, я чувствую, это тоже как боль, только другая. И от нее не умирают. И еще от нее так радостно.
Узумаки говорит обрывками, он не знает, как выразить то, что теперь снова наполняет его. То, что воскресло или проснулось. То, что помогает глазам видеть больше, чем просто человека, больше, чем красоту, больше, чем рану на щеке.
- Хватит уже, не наигрался еще? Операция прошла, послеоперационный период - тоже, просто живи дальше.
- Я люблю тебя.
Взгляд Саске становится злым.
- Прекрати.
- Я правда люблю тебя!
Кто-то из проходящих мимо оборачивается, на лицах мелькает сначала интерес, потом - осуждение. Наруто ничего этого не видит, он смотрит на Учиху, на то, как тот опускает глаза и молчит. На то, как на сине-серый мех по краям его капюшона оседает крохотными крупицами белый снег.
- Я не верю тебе.
Саске поднимает голову и бросает фразой как ножом. Наруто дергается от растерянности.
- Но я говорю правду, как мне это доказать?! Это ведь не измеришь теперь приборами всякими, тебе нужны цифры? Мне не нужны, я чувствую, понимаешь? Я целый месяц жил без этого, и я так отчаянно хотел это вернуть! Каждый день, каждую ночь лежал на диване и просто смотрел в потолок, такая пустота была, такая бессмысленность. Я вспоминал и уже не понимал будто, а теперь - я все помню, я все понимаю, как ты можешь мне не верить?
- Всегда можно придумать то, чего на самом деле нет.
- Я не выдумываю!
- Всегда можно убедить себя в том, чего нет, если ты этого хочешь сам или если хочешь доказать это кому-то другому.
Саске говорит это так уверенно и безлико, что внутри все холодеет в ответ. Мимо проходит женщина в пушистой шубе и задевает Учиху плечом, оглянувшись после и пробубнив что-то про «встали посреди дороги». Саске провожает ее раздраженным взглядом, а Наруто внезапно хочется догнать эту недовольную мадам и сказать ей пару ласковых.
- Отойдем, - бросает Учиха и сворачивает во дворы. Узумаки идет следом, неотрывно смотря в чужую спину. Синяя куртка, теплая, наверное, ровная походка, руки в карманах – на улицах сотни таких, но ни на кого не хочется смотреть дольше минуты. Никого не хочется узнавать издалека, ни к кому не хочется радостно срываться навстречу.
Никого не хочется узнавать по любому даже незначительному жесту.
Саске останавливается возле стены уходящей ввысь многоэтажки и разворачивается к Узумаки.
- Послушай…
- Нет, подожди, - Наруто, кажется, впервые его перебивает, впервые не может допустить, чтобы он сказал еще хоть слово. – Просто послушай меня еще. Я не знаю, как выразить все это, но я действительно чувствую все то, что чувствовал до операции. И даже больше – теперь я свободней, теперь меня не сковывает физическая боль, и я будто руки могу раскинуть. Я так рад тебя видеть сейчас, пусть даже ты говоришь такие холодные слова. Я ждал, когда ты выйдешь – и просто не мог стоять на месте, я…
- Почему я должен тебе верить?
- Потому что я обещал тебе не врать!
Наруто произносит это чересчур громко и, пожалуй, чересчур эмоционально. Саске чуть отклоняет голову назад, на его лицо падает свет от стоящего неподалеку фонаря, и Узумаки кажется, что он стал чуть ближе за эту короткую секунду после фразы, что шла от самого сердца.
Больше нет слов. Наруто проглатывает все невысказанные и неотрывно смотрит в глаза. Саске давно бы ушел, если бы хотел, Саске давно бы уже отмахнулся. Но он все еще стоит напротив, и у Узумаки ноет сердце. Так сладко и нежно, так невыраженно и ново.
- Если хочешь, можно сделать последнюю проверку.
- Какую?
- Назови меня по имени.
Учиха чуть хмурится, будто не понимая, а затем прикрывает глаза, словно стараясь успокоиться. Это все было бы очень глупо, если бы не было так важно.
- Наруто.
Где-то за домами на широком шоссе отрывисто бибкнула недовольная машина. Светофор мигнул и озарил небольшое пространство перед собой зеленым светом. Свобода.
А Узумаки стало удивительно тепло. Будто ему на голову положили родную ладонь – и погладили. Будто аккуратно коснулись сердца. Будто мягким прикосновением убрали с груди старый рубец от операции.
Наруто протягивает руки и хватается дрожащими пальцами за края широкого капюшона. И тянется ближе, не в силах остановиться, не в силах подумать.
И требовательно целует приоткрывшиеся губы. Целует, ощущая, как внутри все сжимается от нахлынувшей эйфории от того, что его не отталкивают. От того, что чужие пальцы неожиданно сжимают его руку чуть выше локтя.
От того, что чувствует ответ.
И хочется умирать и возрождаться, раз за разом, до бесконечности. И хочется обещать еще и еще, сотни раз, все, что угодно. И хочется крикнуть всем, что это их вина, что они разлюбили после операции. Они недостаточно хотели, они недостаточно пытались. Они смирились, а значит, проиграли.
Это не только в мозгу – Наруто уверен в этом. Это идет из неизведанных и неизученных глубин, которые человек еще не просчитал и не рассмотрел. И пусть так будет и дальше. Пусть это будет тем, что называют чудом.
Или любовью.
Узумаки отстраняется, все еще сжимая края чужого капюшона. Смотрит в глаза с удивительной нежностью.
- Я так счастлив, что встретил тебя. Я так счастлив, что есть эта клиника и даже эта болезнь. Я так счастлив, что могу сейчас стоять рядом, Саске. Я хочу и дальше быть рядом. Мы ведь будем, Саске? Я ведь чувствую, что и в тебе есть это желание. Хоть немного, но есть, да?
Учиха смотрит в ответ и думает о том, что возможно, он еще пожалеет. Что, возможно, дальше будет куда хуже и больнее. Что он не сумеет сохранить то, что сейчас болезненной пленкой обволакивает его сердце. И придет пустота, а быть пустым рядом с этим светом – куда хуже, чем не быть рядом вовсе.
Но сейчас душа наполнена давящей теплотой.
- Ты такой дурак все-таки. Удивительный. Но дурак.
Наруто чуть улыбается, толком не понимая, как на это реагировать. А потом замирает, удивленно округлив глаза, когда чувствует чужие пальцы на своей щеке. Когда слышит чужой тихий голос:
- Я никогда не встречал подобных тебе.
Узумаки хочется кричать. Хочется вопить и бегать от дома к дому, иначе он просто не знает, как выдержать все то буйство, что поднялось в его душе и подступило к горлу. Он зажмуривается, а затем резко обхватывает Саске двумя руками, обнимая. Крепко-крепко, сильно-сильно. Так, как раньше не решался, как раньше не смел.
Наруто прижимается щекой к чужой щеке и чувствует, как в общую воздушную массу небывалой эйфории просачивается едкая тревожная капля. Любовь – это болезнь, ведь освободился только ты. Любовь – это боль и капельницы.
Нет, любовь – это сила. Нет, вы обязательно справитесь. Чтобы ни было – справитесь. На двоих хватит и одной огромной и горячей уверенности.
Ведь чувства в мире не умерли. Матери по-прежнему все готовы отдать ради своих детей, это ли не любовь? Ведь брат готов отдать жизнь ради своей сестры, а она ради него. Ведь отцы все еще отдают последнее, чтобы порадовать свою семью даже в нужде. Что это тогда? Что это если не любовь?
Так почему же, когда два посторонних друг другу человека становятся родными – это должно быть наказано? Почему это должно вбивать в сердце глушащую боль и образовывать вокруг источника жизненной пульсации смертельную пленку?
Это неправильно. Это несправедливо. Любовь не должна умирать, этого не будет.
Наруто не хочется выпускать Саске из объятий. Холодный ветер налетает хлестким ударом и морозит затылок.
- Я помню, ты хотел показать мне свою собаку. Покажешь? – шепотом спрашивает Учиха.
Узумаки улыбается и кивает ему в шею.
- Да, вы точно подружитесь, - и повторяет, будто говоря о чем-то другом. – Точно-точно.
На улице уже совсем темно, словно ночью. Свет от фонаря все также освещает две фигуры. Какой долгий день, какой долгий месяц. Какая долгая жизнь без этих мгновений, что теперь закутанные в душу хранятся внутри.
Саске смотрит, как мигает иллюминация на далекой крыше далекого, но яркого дома. Да, песни этого передать не могут. Ты не почувствуешь то, что они несут в себе, если не готов это принять. Если в тебе этого нет.
Наруто слышит, как размеренно дышит Учиха, и вспоминает свой первый стук в кабинет незнакомого тогда доктора. Отрывистый звук, превратившийся в длинную и долгую мелодию, ставшую со временем родным уже голосом.
В клинике гаснут окна. Коридоры опустели, люди отправились по домам. Таблички рядом с дверьми ловят скупые отблески от проезжающих по дороге машин. Имена, фамилии, десятки людей, что приходили сюда ради оказания помощи и ради излечения. Убирали, вырезали – и уходили. Отказывались от любви ради жизни, не пытаясь ничего вернуть. Уверовав, что это истинно и правильно.
И только один кабинет видел нечто иное. Только один, ни внешне, ни внутренне не отличающийся от всех остальных, хранит в себе отзвуки зарождения, тревоги, печали, боли и радости. Отзвуки уверенности и сомнений. Долга и желания. Принятия и выбора. Искренности и веры.
И надежды, конечно, надежды.
"Также синей ночью звезды в небе кружат,
Также утром солнце светит с вышины.
Только для чего он и кому он нужен
Мир, в котором люди друг другу не нужны?
Также гаснет лето и приходит стужа,
И земля под снегом новой ждет весны.
Только мне не нужен, слышишь, мне совсем не нужен
Мир, где мы с тобой друг другу не нужны".